Русские СМИ регулярно публикуют переводы из латышской прессы. Общий лейтмотив: о русских либо плохо, либо ничего. А чаще всего зашкаливает откровенная ненависть к соседям по стране, украшенная оскорбительными эпитетами. Откуда это и для чего — запросы читателей, издателей, политиков? Насколько востребован весь этот яд у латышской аудитории — press.lv объясняет медиаэксперт, профессор Университета Страдыня Сергей Крук.
Источник: LETA
-Парадокс состоит в том, что латыши, постоянно тревожась о двух информационных мирах в Латвии, сами о собственно русской общине писать не хотят. Видят только внешнюю сторону, конфликтообразующую. Но не хотят посмотреть, что привело к этому конфликту и что за ним стоит.
Главный источник информации обо всех пикетах, манифестациях, митингах для латышской прессы это пресс-секретарь полиции. С его слов пишут, сколько куда экипажей уехало, кому чем это грозит, а присутствия журналистов в статьях не чувствуется. Даже если журналист приходит на место протеста, то синоним происходящего для него «беспорядки» и он их выискивает. Но о чем протест — этого как раз в материале нет.
-Почему так?
-Потому что информационный поток завязан на пресс-релизы госучреждений, правительства, парламента. Наши студенты показали в своих исследованиях, что подавляющее число новостей агентства Лета — это переписанные пресс-релизы.
-Так это ж разве не факты: сколько нарядов выехало, сколько штрафов наложено?
-Они думают, что это факты. Но факт состоит в том, что группа людей чем-то недовольна, и задача журналиста в том, чтобы вскрыть это недовольство.
-Так они их вскрывают в многочисленных комментариях, которых море — в Неаткариге, Латвияс авизе.
-Это отношение, а комментарии — это анализ. А откуда он возьмется, если журналисты не ходят на место событий, не разговаривают с людьми. Событие ж не в том, что люди вышли на улицу — в том, что у них есть проблема, которую они хотят донести до тех, кто принимает решения.
-Почему так пишут — думают, что для себя давно все поняли про русских или это идеологическая установка?
-Я думаю, идеологическая установка. Хотя, похоже на замкнутый круг. Чисто экономически они завязаны на Лету и создавать события самим уже и ни к чему — узнавать что-то, расследовать…
-Когда людям платят мизерные гонорары, наверняка они с большей охотой будут переписывать релизы, чем добывать эксклюзивы.
-Это да. И здесь во многом повинна Сармите Элерте. Хотя она себя позиционирует как реформатор латышской журналистики, она привнесла в нее много негатива. В частности, после приватизации «Диены» перевела журналистов на гонорары при минимальной зарплате, практически оставив их без соцобеспечения.
А гонорары — позиция субъективная: хочу публикую — хочу не публикую. Надоест неудобному журналисту работать за гроши — сам уйдет. Так ей удалось избавиться от профессионалов, которые поднимали голос в редакции. Газета открыла школу журналистики для молодежи, которая теперь бегает по пресс-конференциям и пишет оттуда отчеты, считая это новостями.
А русские не власть, поэтому они априори не создают новостей, ценных для Леты и не появляются в повестке дня. Единственное, с чем они могут туда пробиться — это 9 мая или протесты против школьной реформы. Но в чем их суть — таким вопросом латышские журналисты не задаются. Если и берут чьи-то мнения, то либо заведомо согласных, либо находят каких-то маргиналов.
-Видимо, такая информация привлекает латышских читателей, раз они ее покупают.
-В том-то и дело, что не покупают. Ежедневные газеты у нас читают около двух процентов населения. Еще около трети латвийцев читают региональные газеты, в которых есть интересующая их информация.
И в целом жители Латвии очень критически относятся к журналистике: 75 % говорят, что не узнают свой опыт в публикациях, что это оторвано от реальности, что в прессе превалирует точка зрения государства и нет мнений, так называемого, простого человека. Информационная картина дня состоит из отдельных вбросов: что-то сказал какой-то министр — кто-то ему ответил.
-А что на телевидении?
-То же. Наша студентка проводила исследование — к примеру, недавние случаи. В Каугури собственница кафе выступила с резкой критикой санслужбы. В итоге на нее штраф наложили такой, что проще, она сказала, закрыть кафе. И что мы видели в новостях — мнение одного источника, той самой санслужбы. Почему не было других источников, владельцев разных кафе-ресторанов?
Или — обсуждался вопрос адопции детей. Казалось бы, едешь в семью, снимаешь живописный репортаж с детскими лицами, показываешь проблему через людей, но нет — этого не умеют. Не понимают, что нельзя заниматься передачей информации сверху вниз, что это не журналистика.
Как сформулировано отношение русских к школьной реформе: они не хотят учиться на латышском языке. В принципе, можно так сказать — к этому и сводятся протесты в режиме твиттера, но причины-то недовольства более глубокие, но они остаются нераскрытыми. В том числе, непонятно, что это будет значить для Латвии, остаются ведь по отдельности русские и латышские школы.
-Говорят, что ценность газет падает во всем мире.
-Общественники, когда добивались запрета на использование животных в цирке, очень умело мобилизовали общественное мнение — через Фейсбук. В чем ценность прессы для гражданского общества: она служит виртуальной площадкой для обмена мнениями, обсуждения проблем. Люди узнают себя в героях публикаций, объединяются и идут к правительству доносить свое мнение о происходящем.
Газета могла бы быть центром лоббирования законопроектов или просто статей законов, если ее уметь задействовать. Но для этого она должна быть интересна людям.
-Но журналист не формирует газетную политику — он, по большому счету, выполняет заказ редактора, издателя. Почему наши издатели не заинтересованы в росте тиражей — очевидно, они получают прибыль в другом виде?
-Да, в другом. Наша пресса развивается по средиземноморской, итальянской модели. Там ежедневные газеты тоже мало народу читает, но они используются элитами для внутриэлитной коммуникации. Газету держат для того, чтобы выстрелить пару раз в год, когда кровные интересы партнеров затронуты. Да, есть интернет, но в газете солиднее, это имеет больший вес.
Посмотрите на многочисленные глянцевые латышские журналы: покупаются обложки, интервью. Только у какого-то бизнесмена проблемы — тут же интервью его жены, где она рассказывает, как у него все на самом деле хорошо.
-А что, в русской и латышской прессе процессы идут параллельно?
-Русская пресса не играет такой роли в принятии государственных решений, как латышская, поэтому она не интересна медиамагнатам. Там же априори, что не напишут, все кремлевская пропаганда.
Хотя ее постоянно критикуют за негативизм в отношении государства, мы в своих исследованиях показали: русская пресса показывает проблемы через простых людей, там остаются почти вымершие у латышей жанры — очерки, репортажи. То есть, журналисты идут в народ, общаются с ним и передают его недовольство реальностью.
-Какое впечатление это производит на латышских читателей? Может, они больше доверяют русским СМИ, чем латышским?
-Нет, русская пресса для них заведомо враг. И все, что там написано — неправда, которую нужно игнорировать. Для латышей даже опасно выступать с какой-то инициативой по-русски, потому что априори она будет проинтерпретирована отрицательно.
-Допустим, поставим забор перед русскими СМИ -это пойдет на пользу латышскому государству?
-Это ключевой вопрос, ответ на который Латвия переняла из советской модели. В тоталитарных государствах верхи думают, что могут успешно управлять низами, собрав по своим каналам про них нужную информацию и смерив «среднюю температуру по больнице».
Спрашивать собственно народ о происходящем у них нет нужды. И сейчас латышские руководители отключили себя от любой информации, идущей снизу. Не только от русских — от разных социальных групп: от бизнесменов, пенсионеров, инвалидов…И принимают решения без учета разности интересов.
Хотя мы, например, выяснили, что люди бизнеса, работодатели, более открыты к переменам и к риску, чем те, кто сидят на социалке, на гособеспечении, наемные работники. Этим категориям лишь бы сохранить свои места, ничего не меняя.
Таких людей большинство и правительство издает нормативные акты именно с учетом их настроений, но выполнять их вынуждены бизнесмены, у которых противоположные устремления. В итоге душат бизнес «из лучших побуждений».
Так же много лет у нас пытаются решать «русский вопрос». Считается, что у латышей мозги правильные, а русским их нужно вправить (через ту же интеграцию) и тогда они воспримут правильные ценности. Что за ценности?
-Видимо, смысл в том, чтобы выучить латышский язык и забыть русский, тогда и ценности поменяются.
-Они исходят из тривиальных установок немецких романтиков начала 19 века: если дать человеку правильную книжку почитать, Райниса, например, то он проснется бизнесменом и будет работать на благо родины.
Парадокс: нынешние творцы переняли линию советской инженерии человеческих душ. Та же Вайра Вике-Фрейберга, психолог, которая всю свою сознательную жизнь прожила в либеральном обществе, стоит на том, что русские начнут слушать латышское телевидение и вдруг раскроется, что у них нет проблем с инспекцией по налогам или с кассовыми аппаратами!
«Не буду называть их быдлом. Всех, кто отмечает 9 мая у Памятника Победы так точно нельзя назвать. И всех русскоязычных нельзя ассоциировать с этим контингентом, — пишет Байба Лулле в «Неаткариге». -Несмотря на то, что празднующих 9 мая у Памятника Победы было много, тысячи, это все же не все русскоговорящие. Но все собравшиеся там — инакомыслящие.
-Есть надежда на молодежь, которая знает языки и бродит по интернету без границ?
-Недавно в латышской прессе удивлялись тому, что в сейме с антидемократическими идеями выступают не бывшие коммунисты-старики, а молодые люди. Наш анализ показал, что возрастная группа от 18 до 24 лет по ценностям ближе к пенсионерам.
-Почему?
-Мне студенты объясняли, что родители разъехались по ирландиям или на работе заняты круглосуточно, а детей воспитывают бабушки-дедушки. Вот дети и живут проблемами стариков, их отношением к миру, настроениями. Вывод самый простой: во всем виновато советское прошлое.
-Десоветизацию проводить?
-Нет смысла. Если Советский Союз за 50 лет смог искоренить все народные ценности, тогда нельзя будет говорить о тысячелетней культуре. Корни, я считаю, глубже.
Предвзятое понимание немецкого романтизма — на этом выстроена идеология культурного национализма, где огромно значение коллектива (читай колхоза), где власть единолична и самый мудрый исправит заблудшие умы.
-Немцы от этого романтизма с трудом отрезвились в 45-м — нам что же, идти по их пути?
-В немецкой мысли были разные философские течения, не одно привело к 45-му году. Но что им помогло измениться после войны, так это институты и правила поведения, навязанные Америкой и Британией. Немцев не заставляли придерживаться какой-то высокой морали и читать правильные книжки. Им предписали, скажем, определенную структуру общественных СМИ, сменяемость власти, принципы общественного контроля и обязанность все это уважать.
Менталитет тут ни при чем — смена рамок. Как у журналистов: задавать не пять новостей с пресс-релизов, а живой репортаж — и будет другая реакция, другое качество издания.
Некоторые историки считают, что демократия привела Гитлера к победе. Как раз наоборот — игнорирование демократических принципов в начале 30-х годов. Этого же сегодня не хватает Латвии, в том же парламенте — уважения процедур. Оппозиции слова не дается сказать, нет дискуссии. Это то, о чем напомнила Жданок в Полиции безопасности: демонстрация против реформы — тоже процедура демократическая.
Элита Вейдемане в «Неаткариге» о своем понимании русских проблем: «В забившихся трубах канализации продолжают вонять жданковские „борцы“, обещая какое-то „вселатвийское“ собрание родителей, на котором будут протестовать против латышского языка…»
-Всему этому вы учите студентов — как же они устраиваются в журналистике, если заранее знают, что полноценно ею заниматься в Латвии практически невозможно?
-Молодое поколение все знает — что мало платят, что узкий рынок СМИ, но что его спасает — оно очень легко меняет работу. Оно не придерживается старой латышской традиции: всю жизнь провести на одном рабочем месте. Поэтому, кстати, у нас мобильность очень низкая, традиционно, а бизнесу она как раз нужна.
Проблема национализма еще усугубляет этот процесс. Ведь национализм это что -привязанность к одной группе. В данном случае работники привязаны к одном учреждению. Они с коллегами едят, пьют, спят вместе и в итоге с чужаками не умеют элементарно пообщаться даже на улице.
-И это отражается даже на экономике?
-В науке это называется социальным капиталом. Когда люди открыты, они легко идут навстречу друг другу, легко заводят деловые контакты и это помогает развитию бизнеса.
Скажем, корпоративные вечеринки в Америке для чего устраиваются — чтоб познакомиться с разными другими людьми, поэтому приглашают не только узкий круг коллег, но те приводят с собой друзей, знакомых.
Поговорил с одним-другим, взял визитки, года через два возникла необходимость — позвонил, напомнил о себе. Они не боятся быть открытыми — на этом строится бизнес. И журналист не напишет гениальный репортаж, если не умеет общаться.
Мы проводили исследование по кризису и думали, что трудности сплотят наших людей, пойдет взаимопомощь — ничего подобного! Живут прежней установкой: «никому нельзя доверять. Русские нас не понимают». А как поймешь людей, которые сами друг друга не понимают. Не хотят…
Елена СЛЮСАРЕВА
Leave a Reply